Слава Богу, что там был Стивен Тортон. Он уговорил меня не ходить на собеседования. Мне и в голову не приходило, что я могу просто не прийти. Получение всех этих низших должностей означало, что я застрял на интервью с людьми, которые не говорили по-английски, и они спрашивали тебя: "Джим Джармуш, как он?".

"Как он?"

"Да, спасибо".

"Что вы имеете в виду?"

"Да".

Отлично, это замечательно.

Я сижу на складном стуле в комнате для интервью, когда дверь с грохотом распахивается. Это итальянский писатель в кричащей одежде и с еще более кричащими рыжими волосами. Он врывается в комнату и, еще не успев сесть, гремит: "Джон Лури! Музыка! Почему?!"

Меня постоянно спрашивали, как Джим Джармуш обнаружил меня, как ему удалось добиться таких потрясающих результатов от такого безнадежного болвана, как я. Это все равно что спросить коренного американца, каково это - быть открытым Колумбом.

Каким-то образом Тортон нашел баскетбольный мяч, и мы, к ужасу французов, отправились катать его по дощатому настилу в поисках площадки. Действительно, было странно, как французы были потрясены двумя парнями, прыгающими с баскетбольным мячом. Рты были открыты от ужаса. Мы так и не нашли обруч, напугали кучу народа и вернулись обратно.

Я познакомился с фантастически красивой египетской моделью по имени Фадва. Она была очень плохой девушкой, это было видно за версту.

Фадва хотела купить героин. Я не был под кайфом уже несколько месяцев и подумал: почему бы и нет? Я дал ей пару сотен франков, и она исчезла. Я думал, что, наверное, больше никогда ее не увижу, но позже днем в дверь моего гостиничного номера постучали, и там оказалась она. В руках у нее была упаковка белого порошка, сложенная в четверть страницы журнала.

Я положил крошечное количество порошка на язык мизинцем. На вкус это не было похоже на героин. Вообще ни на что не похоже. Я был уверен, что ее сорвали. Я выдохнул небольшую порцию и совершенно ничего не почувствовал.

Меня пригласили на ужин в особняк президента фестиваля. Я не хотела идти, но мне сказали, что это большая честь и я просто обязана пойти.

Там были длинные, шикарные столы, за которыми сидели очень известные и очень богатые люди, одетые официально, и готовились к трапезе. Я никогда не играл так хорошо с богатыми людьми, но сейчас я начал чувствовать себя немного странно. Я подозревал, что то, что я нанюхался, было измельченным снотворным.

Когда вышел фильм "Незнакомец из рая", Роджер Эберт показал его в своем шоу и воскликнул: "Это же Джон Лури! Думаю, в будущем мы увидим его много раз! Он очень талантлив!"

На ужине я сидел рядом с Роджером Эбертом.

Потом я заснул на плече Роджера Эберта.

Мы с Фадвой проводили бурное время, которое продолжалось круглые сутки, и я нечасто выходил из своей комнаты. Мне позвонили, что я должен идти на вручение наград, и я был в полном замешательстве. Стивен уговорил меня купить красивый шелковый смокинг, который я надевал один раз, на ужин. Я нашел его скомканным в углу своей комнаты. Моей комнаты, которая выглядела так, будто ее разгромили обезьяны.

Спайк Ли зашел, потому что хотел со мной познакомиться, осмотрел мою комнату и сразу же ушел.

Я поднял смокинг с пола. Он сам расправился и выглядел великолепно. Как будто из какой-то чудодейственной элегантной ткани. Десять лет спустя Стивен надел этот же смокинг на свою свадьбу.

Мои волосы разметались в разные стороны, а лицо было опухшим и одутловатым. Чтобы попасть в театр, нам пришлось подняться по большой открытой лестнице. Это было что-то вроде красной дорожки, и повсюду были телекамеры. Я, наверное, выглядел как пепельница с опухшим лицом, в смокинге, и я удивляюсь, как знаменитые люди это делают, всегда перед камерой выглядят свежими, чистыми и презентабельными. Наверное, они не принимают столько героина и никогда не проводили ночь с Фадвой.

Я не очень-то хорошо справлялась с ролью кинозвезды.

Помню, как я был дома, под кайфом или с похмелья, и смотрел свой маленький черно-белый телевизор, сидя на матрасе на полу, вставая только в туалет, и видел, как кто-то бодро говорит в камеру, выглядя чистым и собранным. Я думал: как ей это удается? Конечно, бывало, что я смотрел в окно на людей на улице и думал: как у этих людей хватает сил ходить по улице? Когда у них появятся силы, чтобы купить одежду?

-

Сью Джейкобс - главный помощник Криса Блэквелла. Переговоры с Айлендом идут не очень хорошо. Я не хочу соглашаться ни на что из того, что Джоэл Уэббер согласовал для меня, и не хочу иметь дело с этим мерзавцем Уэббером в дальнейшем, но теперь он будет моим A&R парнем. Я встречаюсь со Сью за обедом, и она говорит мне, что если я не соглашусь на сделку в ее нынешнем виде, то она не состоится. Но, похоже, она действительно на моей стороне.

Вернувшись в Нью-Йорк, я нанял Валери Гудман для ведения своего бизнеса. Она всегда приветлива и очень энергична. Я назначаю ей еженедельную зарплату.

Мне звонит Джоэл Веббер. Он сообщает мне, что пластинка "Большое сердце" разошлась тиражом в семнадцать тысяч экземпляров за первую неделю.

"Это много?"

"Да, это очень много!"

Мы собираемся отправиться в месячное турне по Европе. Уэббер ввязывается в это дело, и каким-то образом Айленд бронирует нам место в Институте современного искусства в Лондоне (Institute of Contemporary Arts in London-ICA).

Филипп де Вишер, который в это время бронирует наши туры, в ярости. Он заказал один большой концерт в Лондоне в Hammersmith. Мы должны были прилететь, отыграть концерт и улететь на следующий день. Поскольку ICA - небольшая площадка, мы будем играть там пять дней. Это означает, что пять дней придется оплачивать отели, музыкантам платят за неделю, и все остальное. Это значит, что мы потеряем много денег. Филипп не собирается сам нести убытки, поэтому сейчас он платит мне на пять тысяч меньше за тур. Я не могу отказаться от того, что обещал группе, так что деньги придется взять из своего кармана.

Я очень люблю играть в одном месте в течение пяти вечеров. Не надо никуда ехать, собирать вещи, проверять звук. Можно спать допоздна и, возможно, даже встретить несколько человек из этого города. Но я не могу позволить себе потерять 5 000 долларов.

Я возвращаюсь к Джоэлу Уэбберу и говорю, что